- Уважаемый ребе! Мир дому твоему! Я пришел к тебе за советом. - Проходи, садись. Слушаю тебя внимательно. - Стыдно тебе признаться, ребе, но моя Ханочка мне изменила. - Послушай, Хаим. Как только у тебя язык повернулся мне такое сказать? Твоя Хана – тихая спокойная женщина. У вас четверо детей. Каждого нужно накормить, обстирать, убрать, да и ты, Хаим, без обеда не сидишь, в шабат тебе подавай такой, что другие не едят и в праздники. После такого дня у нее даже для тебя не всегда сил хватает. - Для меня, может, сил не хватает, а для этого водопроводчика, чтоб у него тряслась голова, как у меня сейчас руки, хватает. - На, выпей воды, успокойся и расскажи обо всем по порядку. - Значит так. Прихожу вчера я домой на целый час раньше, думал, с Ханой к брату Якову в гости сходить, и что я вижу. О, позор на мою седую голову! Накрыт стол, а на столе, что душе твоей угодно: и колбаса, и консервы, и помидоры, и полторта. Он сидит лопает, аж за ушами трещит, и что-то Хане рассказывает, рассказывает. А она, понимаешь, ребе, смотрит ему ласково в глаза и смеется. - Ну что тут такого, Хаим? Ты мне говорил, что текут у тебя краны, засорилась канализация. Вот твоя Хана и пригласила водопроводчика. Он починил вам краны, провозился не меньше, чем полдня, вот твоя жена и решила его накормить. - Хорошее дело: накормить! После такого кормления у меня может появиться еще один ребенок. - Ты просто ревнуешь без повода. - Я ревную?! Ха-ха-ха! А он бессовестно жрет в чужом доме, когда хозяин на работе! Нет, ребе, ты меня не успокаивай, скажи лучше честно, что мне делать? - Успокойся и живи, как жил раньше. - Хорошенькое дело: живи, как жил раньше. Но ведь она мне изменила! - Ну, тогда разведись! – стал сердиться ребе. - Но я ведь ее люблю больше всего на свете. - Тогда прости ей свою дурость и живи, как ты жил раньше. - Живи, как ты жил раньше! Но ведь она мне изменила прямо у меня на глазах. - Тогда разведись! - Но ведь она мать моих детей. - Послушай, Хаим, - начал терять терпение ребе, - живи спокойно и не дури мне голову! - Как я могу жить спокойно и не дурить тебе голову, когда она привела в мой дом этого водопроводчика? - Тогда разведись, и чем раньше, тем лучше. По крайней мере, для меня. - Но ведь я ее люблю! - Хаимке, дорогой мой, - взмолился ребе, - сходи к другому ребе, у меня от твоего вопроса уже раскалывается голова. - Послушай, ты самый уважаемый человек в нашем городе, ты только скажи мне, что делать, и я уйду. - Сходил бы ты за советом к ксендзу! – в сердцах сказал ребе. - Как мне, чистокровному еврею, чьи предки и предки моих предков были почтенными евреями, пойти к ксендзу? Как у тебя, ребе, повернулся язык сказать мне такое? Посмею поинтересоваться, а как бы он смог решить мой вопрос? - Как бы твой вопрос решил, не знаю, но, по крайней мере, у меня бы перестала сейчас болеть голова, а ты дурил бы голову сейчас не мне, почтенному ребе, а тому ксендзу. - Ладно, ребе, раз ты мне ничем помочь не можешь, смирюсь я, наверное, со своим горем, - вздохнул Хаим. – Пойду домой, к своей Хане, и сделаю вид, что ничего и не было. Он вышел, а ребе, облегченно вздохнув, стал читать молитву: - О, Всевышний, спасибо тебе за то, что ты не оставил в беде своего простого смертного, в трудную минуту принес ему облегчение. Но не успел он закончить молитву, как в дверь снова постучали. На пороге стоял Хаим. - Послушай, ребе, я уже смирился со своей судьбой и сейчас иду домой к своей Хане. Скажи мне только, ребе, в последний раз, что я все-таки должен делать? Разводиться или идти домой и сделать перед Ханочкой вид, что ничего не было?
